Караси и щуки - Страница 4

— Ушелъ… Обидѣлся, что ли, не понимаю… И на что бы, кажется?

ДОБРЫЕ КАЛИФОРНІЙСКІЕ НРАВЫ

Предварительное обращеніе къ военной цензурѣ.

...

Дорогая военная цензура!

Разрѣши, пожалуйста, мнѣ написать то, что я хочу; и не только написать, но и напечатать. Вѣдь ты понимаешь, что то, о чемъ я мечтаю ниже, настолько невѣроятно, настолько нежизненно, настолько не подходить къ нашей русской обстановкѣ и быту, что объяснить мои «мечты» подстрекательствомъ — можетъ только человѣкъ, имѣющій что-либо противъ меня лично. A такъ какъ военная цензура не должна имѣть на меня сердца (не давалъ повода) — то твердо надѣюсь, что и все ниженаписанное увидитъ свѣтъ.

Любящій васъ Арк. Ав.

Отрывокъ изъ Брѣтъ-Гарта.

…Нѣсколько всадниковъ съ суровыми мрачными лицами подскакали къ хижинѣ конокрада Джо Мастерса изъ Красныхъ Утесовъ — и спѣшились.

— Эй, Джо! Выходи! — закричалъ предводитель, стуча въ толстую дверь рукояткой кинжала.

На порогѣ показалась молодцеватая фигура Джо Мастерса съ двумя пистолетами въ рукахъ, но когда онъ увидѣлъ выраженіе лица пріѣхавшихъ — руки его опустились.

— A я и не зналъ, кто пріѣхалъ — хотѣлъ защищаться. Значить, дѣло кончено?

— Да. Я — представитель комитета общественной безопасности. Ты молодчина, Джо, что уважаешь судъ Линча… Видишь ли, противъ тебя показали два уважаемыхъ гражданина Ревущаго Стана: мистеръ Кентукъ и мистеръ Пигсби… Дѣло вѣрное.

— Что жъ, — пожалъ плечами Джо, — игра проиграна!

Онъ бросилъ пистолеты и задумчиво направился къ дереву, на одной изъ нижнихъ вѣтвей котораго два рудокопа прилаживали тонкую волосяную веревку съ петлей на концѣ…

Существующій порядокъ в Россіи

— Саламаткинъ! Свидѣтельскими показаніями полиція установила, что ты продаешь недопеченный хлѣбъ. Недопекаешь его ты для того, чтобы онъ больше тянулъ на вѣсахъ. Кромѣ того, ты берешь за него на 1 1/5 копейки дороже противъ таксы. За это мы штрафуемъ тебя на 300 рублей.

— Ваше благородіе! Помилуйте! Подвозу нѣтъ, вагоновъ, шведскій транзитъ въ неисправности, волненіе въ Персіи — нешто намъ возможно выдержать?!!..

— Кардамоновъ, взыщи съ него!

* * *

— Господинъ городовой! Обратите ваше вниманіе на этого проклятаго извозчика № 100. Я выхожу изъ Литейнаго театра, нанимаю его въ Троицкій, a онъ съ меня за это рупь проситъ. Нешто это дѣло? Грабежъ это безформенный!

— Ты чего же это, а? Штрафу захотѣлъ? Вотъ я замѣчу твой подлецовскій номеръ, тебя тремя рублями штрафа и огрѣютъ…

— Господинъ городовой! Нешто я какъ — по своей волѣ? Овесъ-то почемъ теперь, слыхали? Хозяину я сколько долженъ привезти — слыхали? 7 рублевъ. A вы штрахъ. Штрахъ съ меня возьмете, a я на другихъ сѣдокахъ отворачивать его долженъ. Городовой-то не всегда поблизу.

— Ну, ты, разговорился! Дайте ему, господинъ, полтину предовольно съ него! Ѣзжай, анаѳема!

* * *

— Послушайте, господинъ банкиръ. У васъ тамъ какіе-то запасцы овса оказалась спрятанные. Не хорошо. Ну, какое, скажите, имѣетъ отношеніе овесъ къ банку? Правда, что по закону мы вамъ ничего не имѣемъ права сдѣлать, но совѣсть-то y васъ своя есть — или какъ?

Порядокъ, о которомъ мечтаетъ авторъ…

Къ дверямъ хлѣбной и бакалейной лавки Саламаткина, что на Загородномъ проспектѣ, подскакали нѣсколько всадниковъ съ мрачными рѣшительными лицами. Они спѣшились и, гремя шпорами, вошли въ лавку.

— Вы — Саламаткинъ? Хорошо. Мы — столичный комитетъ общественной безопасности, находящійся подъ покровительствомъ властей. Вотъ эти двое солидныхъ незапятнанныхъ гражданъ сдѣлали намъ заявленіе, что вы продали имъ совсѣмъ не пропеченный хлѣбъ, вредный для здоровья, при чемъ взяли за него на 1 1/2 копейки болѣе противъ таксы.

— Штой-то, господа, — завопилъ Саламаткинъ, — подвозу нѣтъ, транзитъ изъ Персіи…

— Тс!! сурово сказалъ предводитель, зазвенѣвъ шпорами. — Имѣйте больше уваженія къ суду Линча!! Мистеръ Окурковъ, взять его! Мистеры Сѣдакинъ и Лялькинъ, y васъ уже приготовлена веревка на фонарномъ столбѣ?

— Готово, предводитель. Тутъ же на Загородномъ въ двухъ шагахъ. Уже много гражданъ съ нетерпѣніемъ ждутъ результата суда.

— Значитъ, формальности всѣ? Взять его!

Желѣзныя руки схватили Саламаткина.

* * *

— Извозчикъ № 100! Это вы хотѣли взять съ этого сѣдока рубль за конецъ съ Литейнаго театра въ Троицкій?

— Да какъ же, господа, ежели будемъ говорить овесъ… опять же хозяинъ…

— Это насъ не касается. Свидѣтельство двухъ уважаемыхъ гражданъ имѣется? Фонарь крѣпкій? Значить все формальности на лицо. Мистеръ Дерябкинъ — потрудитесь…

* * *

— Это — комиссіонныя дѣла нашего банка и они васъ не касаются!! Нашъ овесъ — мы его купили и можемъ выпустить его на рынокъ, когда намъ заблагоразсудится. Вы не смѣете меня брать — нѣтъ такого закона…

Предводитель нагнулся съ взмыленнаго коня и заглянулъ прямо въ глаза банкиру.

— Нѣтъ, есть такой законъ, холодно сказалъ онъ. Калифорнійскій законъ — законъ Линча!

…Фонарь ласковымъ мирными свѣтомъ освѣщалъ приблизившееся къ нему недовольное лицо банкира…

И что будетъ послѣ введенія такого новаго порядка.

— Господинъ! Ежели вы находите, что этотъ хлѣбъ не совсѣмъ пропеченъ — я отрѣжу другой кусокъ.

— Нѣтъ, что вы! Хлѣбъ великолѣпно выпеченъ.

— A то скажите только. Потомъ тутъ y насъ такса вывѣшена; такъ мы съ ней не особенно считаемся: на копеечку все дешевле продаемъ. Все-таки, знаете спокойнѣе — хе-хе!.. Мишка! Дверь открой господину.